Сколько предложений переехать на работу за границу получил Александр Миронов, точно он не помнит: лет за 20 их было немало. И все эти годы каждое утро он выходит из дома, спускается в метро и через 50 минут оказывается в своем скромном кабинете в ГосНИИгенетики. Здесь доктор биологических наук, профессор А.Миронов заведует лабораторией. Десять ее сотрудников вместе с аспирантами и студентами изучают регуляцию активности генов. Ведут прикладные исследования и имеют несколько патентов. Один из них - на создание витамина В2. Они получили его не в результате химического синтеза, а органическим путем, из бактерий. Это позволило производить витамин у нас в стране, а не закупать за рубежом.
Но мировую известность лаборатории и ее заведующему принесли, безусловно, фундаментальные исследования. Александру Миронову принадлежат два открытия, сделанные вместе с российскими и иностранными коллегами. Они дают ответ на вопрос, как регулируются гены. Их структура расшифрована давно, но надо идти дальше - изучать их функции в клетке. Процессы эти чрезвычайно сложные. Первое открытие, сделанное в 2002 году, посвящалось исследованию нового типа РНК (материал ученых поместил престижный биологический журнал “Сеll”). Второе открытие недавнее. Статья о нем, опубликованная в апрельском номере журнала “Science”, объясняет механизмы реализации генетической информации, заключенной в ДНК, и их перевод на язык белковых молекул (“Поиск” №30-31, 2010). Заметим, что всего у А.Миронова более 100 статей, напечатанных в ведущих отечественных и иностранных изданиях. Он член авторитетного Американского микробиологического общества, постоянный участник крупных международных конференций, где выступает с докладами. Стоит ли удивляться, что приглашения работать в престижных иностранных научных центрах для него не редкость?
- Некоторые из этих предложений, - рассказывает Александр Сергеевич, - были сделаны через моих учеников. Человек, наверное, восемь из них работают в крупных лабораториях США, Франции. Да я и сам поддерживаю тесные контакты с зарубежными коллегами, например с датчанами. Так что если бы захотел, то работал бы сейчас за рубежом. Думаю, статус у меня был бы примерно такой же, как здесь. Профессорское звание, скажем в Америке, предполагает обязательное преподавание и активную исследовательскую работу.
- И безбедное существование?
- В принципе да, хотя и не самую суперобеспеченную жизнь. Потому что в той же Америке ученые не относятся к числу наиболее высокооплачиваемых специалистов. Скажем, юрист, владеющий биологическими знаниями, получает на порядок больше. Кстати, несколько моих учеников, переехав в США и решив сделать карьеру, закончили курс юриспруденции. Два образования позволили им найти высоко-оплачиваемую работу.
- А почему вы отказались? Ведь предложения начали поступать еще в кризисные годы, тогда многие уезжали.
- Причин несколько. Я заведую лабораторией - значит, несу ответственность за своих сотрудников. И не могу, как говорится, бросить их на произвол судьбы. Хотелось бы обойтись без громких слов, но есть и некоторые патриотические соображения. Думаю, мой отъезд отрицательно сказался бы на развитии определенного научного направления. Ведь почти 20 лет я читаю курс лекций в Менделеевском институте на кафедре биотехнологий. И если бы уехал, курс попросту бы закрыли. А у нас и так, считаю, проблема с преподаванием генетики. Профессоров в этой области все еще не хватает. Объяснение простое: я поступил на биофак МГУ в 1964 году. То был первый набор после разгрома генетики. Кстати, лекции нам читал не кто-нибудь, а сам Н.Тимофеев-Ресовский. Только тогда началось возрождение этой области науки.
Но, возвращаясь к вашему вопросу, замечу: если бы все-таки уехал, то в научном плане сделал бы наверняка намного больше.
- Интересно, почему?
- За “бугром” совершенно другая организация науки. Главное, там нет бюрократии. А у нас она всюду и везде. В нее, как в стену, все и упирается. Даже чисто технические (снабженческие) проблемы. Чтобы, скажем, получить реактивы, приходится тратить массу времени. Подаешь заявку, но пока ее рассмотрят и реактивы наконец окажутся в лаборатории, проходит порой не один месяц. А в Америке стоит позвонить в нужную службу - и назавтра реактивы у тебя. Там берегут твои время и силы. Коли ты профессор, изволь учить студентов и двигать вперед науку. Все! За это тебе платят деньги и очень ценят твое время. А здесь его приходится тратить на бумажки, доброго слова не стоящие.
- Гранты к ним не относятся?
- Нет, конечно, хотя их оформление надолго отвлекает от работы. И в США это отнимает время, но разница огромная. Там надо изложить лишь суть своего исследования. Понятно, что сделать это может только его автор, потому и претензий нет. А здесь нужно представить кучу сведений, непонятно как относящихся к твоей работе. Бумаги для одного из грантов занимали ни много, ни мало около 100 страниц - целые “простыни”. Уму непостижимо! Подозреваю, что чиновники просто переложили свою работу на ученых, понимая, что тем не отвертеться. Ведь многие исследователи без грантов попросту не выживут.
Не буду далеко ходить за примерами. Зарплата моего сотрудника и соавтора недавнего открытия м.н.с. Сергея Прошкина (на снимке справа) - 4,5 тысячи рублей. Хорошо, что ему платит стипендию известный фонд “Династия” (он поддерживает наш проект, связанный с проблемами старения). А иначе как бы он жил, ведь у него семья.
Кстати, ставка старшего научного сотрудника нашего института - 5,5 тысячи рублей. Мне, завлабу, полагается 6,5 тысячи рублей плюс 7 тысяч за докторскую степень. Так стоит ли говорить, как для нас важны гранты?! Даже если их сумма невелика - примерно 500 тысяч рублей на год (грант РФФИ). Помощь оказывают и другие фонды. Они выплачивают ученым солидные суммы. Например, “Династия” предоставляет на научные исследования 250 тысяч долларов в год. Но таких грантов немного. К тому же часто они предназначены лишь для ученых РАН. А наш институт не академический, и я не могу на них претендовать. Мне удалось закупить необходимое оборудование, без которого наши открытия были бы просто невозможны, благодаря грантам “Династии” и известных зарубежных фондов. Но здесь не обошлось без везения.
Добавлю: суммы грантов у нас в стране и за рубежом несопоставимы. Американские “весят” от нескольких сот тысяч долларов до миллиона. А фонд медицинского института Говарда Хьюза, личности известной (о нем даже фильм снят), может предоставить ученому пару миллионов на два года, чтобы он распоряжался ими как хочет.
Безусловно, низкая зарплата - одна из главных причин отъезда молодых специалистов за границу, их нежелания заниматься наукой здесь. Для примера, наша кафедра в вузе выпускает около 30 биотехнологов. Думаю, максимум пять человек идут в организации, в которых они выполняли дипломные проекты, чтобы работать по специальности. Большинство предпочитает коммерческие фирмы, где заработок на порядок больше - примерно 30-40 тысяч. Не лучше обстоит дело и в аспирантуре при стипендии в полторы тысячи рублей. И молодым людям приходится подрабатывать, ведь у многих в это время появляются семьи.
На поиски более выгодной работы и отъезд за рубеж влияет, конечно, и жилищный вопрос. Немало моих аспирантов и выпускников уехали именно потому, что не могли его решить. За границей, конечно, трудно обзавестись собственным жильем - об этом только мечтать можно, зато намного проще с его арендой. Двое моих аспирантов были из Дубны. Устроиться в Москве им не удалось. Сейчас они в Америке, работают в фирмах под Чикаго, и у каждого свой дом.
Но сегодня я смотрю на своих студентов, и у меня ощущение, что у них нет былого стремления уехать. Похоже, эйфория на этот счет прошла - Клондайк истощился. Подавляющее большинство предпочитает работать здесь. Возможно, понимают: условия в Америке суровые, там вкалывать надо. Туда лучше ехать трудоголикам.
- Продолжим тему. Как складывается судьбы ваших учеников и ученых, с которыми вы сталкиваетесь за границей?
- У всех по-разному. Скажем, в Америке система продвижения в науке, на мой взгляд, весьма жесткая. Года три наши постдоки работают над определенной темой, получая при этом вполне приличные деньги - 40-50 тысяч долларов в год. Но дальше все зависит от них самих: кто хорошо себя зарекомендовал, продвигается вверх по карьерной лестнице, становясь профессором. Но таких, мне кажется, немного. Из тех, что я знаю, - по пальцам пересчитать можно. В другом случае, отказавшись от научной карьеры, они идут работать в компании, между прочим, на очень приличные деньги. Но и при самых разных вариантах не знаю случаев, чтобы кто-то вернулся.
- И все-таки. Сейчас ведется кампания по возвращению наших ученых. Удастся ли она, по вашему мнению?
- Думаю, вряд ли. Даже если создать “возвращенцам” подходящие условия. У нас все время что-то мешает. Прежде всего, как я уже говорил, бюрократия. Безусловно, низкие зарплаты рядовых сотрудников. Приедет, скажем, профессор из-за границы, чтобы организовать здесь свою лабораторию. Но удастся ли ему набрать квалифицированных сотрудников? При существующей системе оплаты труда это сделать трудно. На мой взгляд, вообще не стоит делать ставку на возвращение ученых. Другое дело - привлекать их к участию в работе экспертных советов, занимающихся, скажем, распределением грантов. Чтобы они - профессионалы, а не чиновники от науки - объективно рассматривали представленные проекты. Тогда у моего сотрудника Сергея Прошкина будет шанс получить грант.
- Крамольный вопрос. А так ли важно, вернутся ли наши ученые? Ведь сегодня исследования ведутся сообща. Над вторым открытием вместе с вами и Прошкиным работали американец и француз. Так совместными усилиями сегодня делается большая наука. Может быть, важно не где находится ученый, а насколько перспективны его идеи?
- Верно. Считаю, что это наиболее реальный путь продвижения научных исследований. Лично я постоянно сотрудничаю с иностранными коллегами. И как это ни парадоксально, какие-то исследования проще вести в России, а какие-то, скажем измерения и обработку данных, за рубежом. Такой симбиоз, уверен, очень полезен и продуктивен. Многие отечественные ученые имеют лаборатории здесь и за границей - в Америке, Европе. Это тоже доказывает эффективность такого научного обмена опытом. Нельзя же вариться в собственном соку!
- За время беседы вы несколько раз упомянули вашего молодого сотрудника и соавтора Сергея Прошкина. Что, по вашему мнению, было бы для него лучше: остаться здесь или все же уехать?
- Конечно, лучше, чтобы остался. Скажу больше: я рассматриваю его в качестве своего преемника, учитывая мой пенсионный возраст. Считаю, он мог бы возглавить лабораторию и продолжить исследования. Другой вопрос: позволит ли наша система организации науки раскрыться его способностям? Возможно, за “бугром” у него было бы больше шансов реализовать себя. Производительность труда ученого там, безусловно, выше. Знаю это по себе: за два месяца работы за границей сделал больше, чем здесь за полгода. И все-таки, по моим ощущениям, уезжать он не собирается. Работа в сообществе с иностранными коллегами его вполне устроит.